На нашем сайте собрана большая коллекция книг в электронном формате (txt), большинство книг относиться к художественной литературе. Доступно бесплатное скачивание и чтение книг без регистрации. Если вы видите что жанр у книги не указан, но его можно указать, можете помочь сайту, указав жанр, после сбора достаточного количество голосов жанр книги поменяется.
Еще как едят! С хрустом! Во всяком случае, любимую ножку Витка уцепила моментально — иначе было бы не спасти. Лионелла набрала воздуху… И тут вторую ножку с ворчанием отломила Густочка. Адам счел себя обязанным сгладить ситуацию: — Лионелла Максимовна! Вита мне говорила, что вы готовите такой королевский рыбный салат… А у меня глаза разбежались. — Это с грецкими орехами и копченой скумбрией? Сейчас я вам положу, Адамчик, угощайтесь. Где это вы так загорели? В отпуске были? — В отпуске я уже лет пять не был. А загара мне по работе хватает. У нас же база в Бейруте, страшное дело. Это мне, можно сказать, повезло, что я там ещё арабом не стал. Швед у нас один был, так он за полтора года абсолютно черный сделался, волосы закурчавились… В общем, негр и негр. Отозвали парня. — А Виточка совсем не загорает, — сокрушенно пожаловалась Лионелла. — И тоже в отпуск не идет. Все время что-то неотложное. Что у вас за работа такая? — Выбки певедохнут, — с набитым ртом пояснила Вита. — Уйду в отпуск — ковмить некому будет. И хана аквавиуму. Академик, отчаявшись привлечь к себе внимание цивилизованными методами, постучал ложечкой по бокалу. Адам среагировал первым. Он вскочил на ноги и торжественно провозгласил: — За прекрасных дам! И все наконец-то выпили. После чего застолье, увязшее было непонятно в чем, выправилось, вырулило и покатилось как должно. Но когда академик сам встал, чтобы сказать тост, заработал висевший в коридоре репродуктор: щелкнул, зашипел и негромко, по нарастающей, затрубил сбор. Мелодия отзвучала, и голос каперанга Геловани произнес: —Внимание! Всем гардемаринам выпускного курса немедленно прервать отпуск и вернуться в Школу. Повторяю: всем гардемаринам выпускного курса вернуться в Школу до восемнадцати ноль-ноль. Это не учебная тревога. Все опоздавшие будут отчислены без права восстановления… Адам и Вита переглянулись, и Адам метнулся к телефону. Его ждали в полном молчании, только Густочка нервно вздыхала и несколько раз порывалась о чем-то спросить. Он вернулся, с сожалением развел руками: — Труба зовет. Лионелла Максимовна, Максим Лео… нидович… спасибо за обед, за беседу… Августа, было очень приятно… — Ага, мы поскакали… — Вита порывисто обняла обоих родителей сразу, чмокнула тетушку, с сожалением оглянулась на обезноженную курицу… — Ой, подождите, я вам с собой!.. — спохватилась Лионелла. …На лестнице Адам взял Виту за плечи, развернулк себе лицом: — В небе — черт-те что. Никто не знает. Кузены жгут бумаги — грузовиками. Ты поняла? Вита чертила пальцем в воздухе, словно что-то считала. — То есть им сейчас не до нас? — Ага. Ситуация уникальная… — И мы будем последними раздолбаями, если не выжмем из неё все, что возможно. Они бросились вниз по лестнице. — Возьми сумку, — вприпрыжку сказала Вита. — Ты не представляешь, сколько всего там есть. Я тоже не представляю. Но мама — лучший в мире специалист по кормлению меня. — Хорошо бы она дала рюкзак, — проворчал Адам, прилаживая неудобную и тяжелую сумку на плечо. Служебный «уазик» подкатил к парадной в тот самый момент, когда они шагнули на тротуар.
Юлька не знала, почему свернула за той троицей. Она вообще не очень понимала, что с нею происходит в последние дни. Словно её разрезали, вывернули и как-то иначе сшили. Нельзя сказать, что она плохо ощущала руки и ноги — но она ощущала их не так, как привыкла. Лицо приходилось ощупывать, чтобы узнать, какая гримаса на нем пристроилась. То же самое произошло с городом. Она перестала его чувствовать. Между нею и такими знакомыми улицами образовалась скользкая бугристая прослойка, которую, наверное, можно было не только потрогать, но и увидеть: просто надо было как-то ещё — полностью, что ли, — открыть глаза. Иногда в край глаза попадал жирноватый отблеск солнца с той прослойки… или что-то еще, какое-то мягкое бледно-радужное преломление. Но стоило взглянуть прямо — и прослойка делала вид, что её здесь и не было никогда… Юлька не была уверена, держит ли она так удар — или же просто умерла. Не за что было зацепиться, чтобы понять это. …Как её вынесло на этот пустынный Большой? Утро сейчас или вечер? Что было вчера?.. Где-то с краю сознания процарапано было, что у неё двухнедельный отпуск. И что к Саньке её сейчас не пустят. Скоро, но не сейчас. Когда зажужжит в кармане будильник. Она вытащила его, посмотрела, что-то поняла, но тут же забыла. Те трое — в гардемаринской голубой форме — появились шагах в пятидесяти впереди неё откуда-то справа (из какой-то арки, наверное, она не заметила) — и пошли неторопливо и веско. Словно подхваченная странным эластичным буксиром, она двинулась следом, стараясь не нагонять, но и не отставать от них. Она не представляла себе, зачем идет и куда. Просто что-то щелкнуло и включилось. Не сказать, что она полностью пришла в себя. Но по крайней мере она стала замечать разноцветную плитку под ногами и витрины справа. Одежда… Самокаты «джинджер» и мини-глайдеры… Игрушки, земные и марцальские: куклы, модели машин и космических кораблей, наборы солдатиков — земляне в голубом и имперцы в черном… Почему она так странно подумала в первый момент: «в гардемаринской форме»? Почему не просто — «гардемарины»?.. Они свернули по Защитников в сторону Пушкарской, и Юлька свернула туда же. Дом на углу, сколько Юлька себя помнила, все ремонтировался, перестраивался, реставрировался… зеленая сетка, черная пленка, а теперь вот — сплошная, чуть-чуть шероховатая стена розовато-песочного цвета, мягкая наощупь… Походка у них была не гардемаринская, вот что. Какая-то тягучая, вязкая. Медленно и почти беззвучно перетек через Большой проспект трамвай. Старые коробки, поставленные на новые шасси. Не колеса, а что-то вроде полозьев — скользят над рельсами в долях миллиметра. На борту реклама пишущих машинок «Небесная механика» с шестью функциями… Сколько она не видела этих? Секунд тридцать? Но когда Юлька свернула за угол, вслед трамваю, там никого не было. То есть — ни одной живой души. Внезапно заторопившись, она чуть не пробежала мимо приоткрытой двери парадной как раз в тот момент, когда там вдруг кто-то хрипло матюгнулся, и кто-то ахнул, и раздалось два или три быстрых глухих удара. В парадной было полутемно, над лестницей косо висел широкий пыльно-световой брус, а на площадке перед лестницей невнятно возились спинами к Юльке все те же трое, и один обернулся и злобно крикнул: — А ну пошла на хер, блядь! И снова принялся месить кого-то ногами, уверенный, что Юлька его испугалась. Козел драный, доносились скомканные обрывки брани, ты на кого пасть раскрыл, падаль… — Смирно! — крикнула Юлька. — Чья группа? Они разом перестали бить того, кого били, и развернулись к ней. — Ну ты и марфуша, — сказал один, гололобый. Кажется, тот, который обругал её. Или другой. Конечно, никакие это были не гардемарины. Она не знала, чего именно не хватает в этих потных мордах, но чего-то самого главного — не хватало. И ещё она ясно поняла, что сейчас эти трое бросятся на неё и она кого-то из них убьет. И наплевать, что будет потом. — Пошла… вон… — сказал ещё один, с огромными острыми ушами. — Чего вытаращилась? Наш город. Че хочем, то и прем. — Не ваш, — сказала Юлька. — А наш. Наш. Понятно? За их спинами зашевелился тот, кого они били. Приподнялся, встал на четвереньки. И — блеванул со стоном. — Нажрался, пидор, — пояснил остроухий. — Оскорбление мундира допустил, поняла? — Заткнись, — сказала Юлька. Она уже вычислила, кто здесь самый опасный — вот этот, справа, который молчит, — а самый слабый и трусливый — как раз остроухий. А тот, который назвал её марфой, хочет все замять. Но он тоже опасный. — А ты, значит, из гардьев? — прищурился гололобый. — А чего форма не такая? — Прикалываюсь, — сказала Юлька. — Вот и мы прикалываемся, — хихикнул остроухий. — Ну, так мы пойдем? Или — хочешь с нами? — Нет, — сказала Юлька. — Никто никуда не пойдет. Эй, вы, там! Идите, вызовите патруль! Избитый попятился вверх по лестнице. — Стоять! — шикнул на него тот третий, который до сих пор молчал. У него были холодные, необыкновенно светлые глаза. Избитый застыл. Это был мужчина за пятьдесят. По лицу его обильно текла кровь, глаза стремительно заплывали. — Он никуда не пойдет, — сказал светлоглазый. — И ты, сучка, никуда не пойдешь. Пока мы тебя не отпустим. Давай-ка, Кишка, сделай её. А мы тебе подлапим, если она вдруг возбухнет… Было странно: посылать разведчика, вместо того чтобы просто в шесть рук и шесть ног смахнуть её и раздавить… против троих ей не выстоять, она это знала. А остроухому не хотелось играть роль пробного шара, и это она тоже знала. Она уже многое знала вокруг себя, это было почти как на дежурстве — знать, что происходит вокруг планеты… Остроухий сунулся. Он ничего не умел, а она не стала раскрываться: отмахнулась подчеркнуто неловко. Но сильно. И вот тогда они бросились все трое. А её вдруг скрутило невыносимой болью. Сама того не желая, она только что перепрыгнула в дежурный режим… а на орбите что-то происходило, что-то большое, масштабное, и колокольчики гибли десятками… Потом все стало ослепительным и черным. Потом она встала. Ее держали за плечи, и чья-то рука осторожно вытирала её лицо. Чужие пальцы словно вдруг сняли с глаз радужную пленку, и она стала видеть только черное и белое, но зато очень четко. — Пойдем, мичман, — сказал тот, кто её держал, глубоким голосом. — Без нас разберутся. — Там, наверху… — вспомнила вдруг Юлька. — Там много… — Мы уже знаем. — Ее плечо легко пожала мощная теплая рука. — Идет армада. Юлька подняла взгляд. Это был марцал. — Пойдем, — повторил он. — Да… — Она продолжала смотреть. Было тесно. Из пистолетного дула тянулся светящийся дымок. Кто-то стоял плечом к плечу, кто-то прошел мимо. Настоящие гардемарины, хоть и незнакомые. Два тела уже лежали под стеной. Остроухий вопил и хватал стоящих за колени. Его молча пытались оттащить, но не могли. Избитый мужик вцепился в перила на верхней площадке, густой нечистый свет обтекал его, превращая в неживое. Опорный пункт был развернут неподалеку, в проходном дворе — скорее всего в каком-то складе, специально освобожденном на эти дни от обычного содержимого. Сейчас стены затягивала золотисто-коричневая с неуловимой прозеленью ткань или пленка, стояли непривычной формы, но очень удобные кресла и диваны. Потолок был низок и почти черен. Светильники висели на уровне коленей и сами казались темными — просто под ними разливались мелочно-белые пятна. Комнат было по крайней мере больше трех; мягкие перегородки слегка колыхались, но совершенно не пропускали звуков. Барс — так звали марцала, и это было не прозвище, а просто такое созвучное имя — вошел, поставил на столик-подлокотник два высоких запотевших бокала. Сел, скрестив ноги, на бесформенный бежевый тюк, который тут же где надо подпрыгнул, где надо прогнулся — и превратился в удобное седалище. — В досрочном выходе из отпуска вам отказано, мичман, — сказал он и грустно улыбнулся. — Нужда в симпатах отпала. Имперцы нашли способ вымести из ближнего космоса практически все, что не прибито гвоздями. Можно сказать, прошлись пылесосом. Мы ослеплены. И надолго. — Чего же нам теперь ждать? — Юлька взяла бокал, отхлебнула. Золотистая жидкость, в которой плавают искры. На вкус — молочно-фруктовый коктейль… — Высадки? — Скорее — очередного ультиматума. Впрочем, не знаю. Вообще-то имперцы очень медлительны, но иногда совершают что-то совершенно невероятное. Напиток холодил, как мята. И в голове от него становилось чище и яснее. И ушибы не так болели… — Значит, мы все погибнем, — сказала Юлька. — Ну, зачем же так мрачно, — пожал плечами Барс. — Вас всего лишь освободят от нашего ига. И снова будут пользоваться… как прежде. Почти незаметно. — А вы? — Мы не представляем такой ценности, как земляне… Но я не думаю, что нас уничтожат. В худшем случае — засунут планету в кокон. Лет на сто. А скорее всего просто поставят оккупационную администрацию… будем толстеть и лениться. Так уже было. Можно сказать, что уже все было. — Мы не сдадимся, — твердо сказала Юлька. Барс посмотрел на неё и вздохнул. — У вас есть выражение: «Ломиться в открытую дверь»… Вам будут предоставлены все мыслимые возможности для организации сопротивления. Обильная литература по приемам конспирации, памятки для юных подрывников, курсы саботажа. Партизанским отрядам будут сбрасывать патроны, еду и выпивку. Кроме того, восстановят глобальные системы связи, которые были до начала вторжения, там будет реклама героев сопротивления, всяческие конференции по методологии… — Нас выставят полными идиотами, — поняла Юлька. — Да. — Но что же делать? — Не знаю. Они — Империя. У них — опыт. Богатейший опыт… Наверное, мы все же дадим последний бой. Почти вслепую. — Чтобы эти сволочи хотя бы запомнили нас хорошенько… — Да. Они нас запомнят. Но нужно, чтобы и вы нас запомнили. Не сейчас, но через поколение, через два — будет новое восстание, и может быть — более успешное. Сейчас просто не хватило сил для наступления, а в результате мы истощили в обороне и те силы, что у нас были. Никогда нам не хотелось признавать это, но мы были обречены сразу… ни малейшего шанса на успех. Разве что — пригрозить тотальной гибелью планеты… — Он усмехнулся. — Но в такие игры нужно играть всерьез, чтобы те поверили, а мы — не готовы. Нам они не поверят. И будут правы.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.