На нашем сайте собрана большая коллекция книг в электронном формате (txt), большинство книг относиться к художественной литературе. Доступно бесплатное скачивание и чтение книг без регистрации. Если вы видите что жанр у книги не указан, но его можно указать, можете помочь сайту, указав жанр, после сбора достаточного количество голосов жанр книги поменяется.
— Мне тоже, — просто и бесхитростно ответила молодая женщина. — А ты сразу дальше? — Служба, Марьянушка, — улыбнулся Олег виновато. — Но полчаса у нас с тобой есть. — И мы раньше не тронемся. Ждем, когда подвезут раненых из соседнего медсанбата, есть места в машинах. Давай отойдем в сторону, тут столько бойцов вокруг… — Это все мои орлы. Чудесные люди! Ошеломленный нежданной встречей с Марьяной, Кружилин во все глаза смотрел на нее, вовсе не замечая, с каким любопытством поглядывают на них красноармейцы. К мужскому любопытству примешивалась и гордость за ротного: вон какая красавица, ладная такая сестренка прибежала к нему. Подобные крали обычно при большом начальстве обретаются, а в низы идут такие, кто ни фигурой, ни лицом особливо не вышел. Олег с Марьяной вышли на дорогу и повернули к замаскированным светлыми полотнищами санитарным машинам, с воздуха их мудрено будет заметить. Тут возник перед ними Дорошенко. — Дозволяйте до вас обратиться, товарищ старший лейтенант, — пробасил он. — Надыбав я туточки пункт питания дивизии… Продукты они нам по предписанию дают, а вот по части горилки треба ваша подпись. Нехай бойцы за пять суток вперед получат, это по пивлитра на брата выйде… — Смотри только, Влас Иваныч, чтобы не выдули сразу, — предупредил Кружилин. — Пусть хранят как НЗ… К бане оставят. В походе ни капли! — Будьте уверены, товарищ командир! — успокоил старшина. — Какая мерзость эта водка! — с отвращением произнесла Марьяна. — Да еще на фронте… Кроме вреда, ничего не приносит. Мальчишкам по восемнадцати лет всего, а им спиртное на каждый день. Ведь так и спиться недолго! — У меня многие в рот не берут, — сказал Кружилин. — Сейчас не берут, а пока война кончится — научатся, — возразила Марьяна. — Хочу товарищу Сталину написать — пусть прекратит это безобразие. «Он сам его и ввел в действующей армии, — подумал Олег. — Через два месяца после начала войны…» Но вслух ничего не сказал, вспомнил только портрет вождя в аккуратной рамочке над изголовьем в закутке, где спала Марьяна. Там еще ребятишки ее висели, глазастые такие карапузы таращились с фотографии. Оттого, что они были у Марьяны, еще большей нежностью проникался к молодой женщине Кружилин. — Так ты старайся мыться почаще, — безо всякой связи с предыдущим разговором сказала Марьяна. — Тебе проще… Вот когда мы, девки, мыться затеваем — вот неудобствто! Несподручно бабе на войне… — Может быть, тебе в госпиталь перейти, — заговорил Олег. — Ну хоть в Малую Вишеру, что ли?.. У тебя сыновья… — У твоей мамы, Олежка, тоже сын, — стараясь говорить ласково и спокойно, не любила разговоров о ее тыловой в перспективе жизни, возразила Марьяна. — Довольно об этом. — А я на тебе жениться хочу, Марьянушка, — вдруг произнес Олег, испуганно посмотрев ей в глаза. Он и сам. не понял, как возникла эта мысль, но, высказав ее, уверился в том, что постоянно думал об этом. — Прямо так, сейчас? — улыбнулась Марьяна. — Видишь, сосна стоит со сломленной верхушкой? Обойдем вокруг нее три раза — вот и поженились. А твой усатый старшина и благословит нас вместо отца с матерью. — Я ведь серьезно, Марьяна… — И я не шучу, — посерьезнев, ответила молодая женщина. — Невеста я хоть куда… Приданое богатое — два сына. — У нас с тобой и третий будет, — сказал Олег. — Будет, — кивнула Марьяна. — Вот это я тебе обещаю, Олежек. А жениться… Засмеют нас люди. Зачем их потешать? Люб ты мне… Если бы не война, куда хочешь с тобой пошла бы, только позови. Но помнишь, как мы пели когдато: «Дан приказ: ему на запад… Ей в другую сторону…» — Я на юг направляюсь, — усмехнулся Кружилин. — Ну а я на восток… Вот и разошлись наши пути, Олежка. Но если ты так хочешь, то знай: с этой минуты я твоя жена. И вокруг сосны ходить не надо. — Правда? — спросил, восхищенно глядя на нее, Кружилин. Марьяна опустила глаза, и Олег схватил ее, притянул к себе и принялся целовать в глаза, щеки, губы. Шапкаушанка свалилась с головы Марьяны, она смеялась, отворачивалась, пыталась освободиться из цепких Олеговых объятий. Помнила ведь, что стоят на дороге, а вокруг едут и едут люди, смотрят на них, улыбаются, вон ктото и засвистел уже озорно, посыпались шутки, и соленые, и не очень… Наконец, она уперлась ему в грудь руками, оттолкнула Олега. Кружилин бросился поднимать со снега ее шапку, потом оглянулся и увидел, что позади стоит политрук его роты Сиянов с незнакомым командиром. — Из эстафетной роты лыжного батальона, — представил его Иван, делая вид, что вовсе не заметил, как обнимался с женщиной командир. Впрочем, о Марьяне он знал, Олег рассказывал о ней этому душевному и надежному человеку. — Старший лейтенант Женишек, — козырнул эстафетчик. — Получен секретный пакет из штаба армии. Вручить вам лично. — Он зачемто оглянулся и, понизив голос, сказал: — По линии Особого отдела. Кружилин принял пакет, расписался за него и повернулся. Марьяны рядом не было. Она бежала к колонне санитарных машин, с которых снимали маскировочные полотнища, и на ходу махала ему на прощание.
14
Комиссару снова снились Дергачи. Впрочем, сны к нему приходили редко. Днем Иосиф Венец до предела изматывался на службе, которая не имела аналогов в истории армий и, не будучи определенной никакими правилами, зависела целиком и полностью от партийной совести и чувства долга того, кто ее исполнял. Комиссар Венец, несмотря на молодость, был опытным политработником, грамотным в военном отношении человеком, искренним патриотом и настоящим коммунистом. Все его существование на войне было отдано людям 59й бригады, которых он принял под начало в саратовском селе Дергачи в октябре. Вот и полгода не прошло с тех пор, а многих уже нет на белом свете, прожита целая жизнь с теми, кто еще оставался пока живым. В Дергачах Венец был и швец, и жнец, и на дуде игрец — словом, отец родной для бойцов, ибо сам формировал бригаду; командир ее и начальник штаба прибыли едва ли не в день отъезда. Вот он и учил красноармейцев, призванных из запаса и совсем еще новичков, военному делу, имея под рукой лишь деревянные винтовки да самодельные трещотки, которые проходили за пулеметы. В этих самых Дергачах, которые не оставляли подсознания комиссара и возвращались в редких снах, из серьезных помещений имелась только школа, где разместился штаб бригады. А личный состав разбросали на постой в крестьянских домах Дергачей и окрестных деревень, и собирать их оттуда было непросто. Комиссар с порученцем жили у молодой и красивой женщины. Она таким певучим голосом приглашала к столу, так приветливо и зовуще улыбалась Иосифу, что у того щемило сердце. Венец наскоро ел нечто вкусное, стараясь не поднимать глаз от тарелки, а потом спешил в штаб, откуда возвращался запоздно. Может быть, потому и снились комиссару Дергачи. Снились кривая улица, деревенские избы, и шла к нему от колодца с двумя полными ведрами та самая хозяйка… Он пытался вспомнить ее имя, а вспомнить не мог, и это тревожило, смущало комиссара, который гордился тем, что знает пофамильно всех коммунистов и комсомольцев, что составляли костяк бригады. На них и опирался потом Венец в боях под Мясным Бором, Ольховкой, Дубовиком, Еглинкой и вот здесь, у Каменки, где наступательный порыв выдохся и бригада перешла к обороне. Женщина подходила все ближе. Венец подумал, что можно обойтись без имени, всегда найдутся слова, которые его заменят: голубушкой можно ее назвать, поздороваться, наконец… Да мало ли слов, для слуха женского приятных и согревающих ей душу?! Комиссар шагнул навстречу и вдруг увидел, как лицо женщины исказилось, она уронила ведра и закрыла лицо руками. Венец резко повернулся. К ним шел офицер в странной на первый взгляд форме. В руках он держал автомат и злорадно ухмылялся. «Где я видел его?» — подумал Венец. — Курт! — крикнул офицер, и комиссар узнал этого типа. В начале февраля у села Дубовик подразделения бригады столкнулись с ротой эстонских карателейнационалистов, шаставших по окрестным деревням на предмет уничтожения тех, кто сохранил верность Отечеству. Роту разгромили вдребезги, а командир ее попал в плен. Были свидетели из местных жителей, они рассказали, как этот палач собственноручно стрелял в детей и женщин. Трибунал приговорил эстонского фашиста к смерти, и взвод красноармейцев из 59й бригады привел приговор в исполнение. И Венец понимал, что не мог воскреснуть этот садист, а вот на тебе — надвигался на них с немецким автоматом в руках и яростно щерился самодовольной усмешкой. Женщина за спиной комиссара закричала, и автомат в руках эстонца затрясся. Звука выстрелов Венец не слыхал, а как пули пронзали его — чувствовал. Проходили сквозь тело, а ему хоть бы что. «Бессмертный я стал, что ли?» — улыбнулся комиссар, переходя в иное состояние, между сном и бодрствованием, и наблюдая за событиями как бы со стороны. Он проснулся с ощущением праздника и даже забыл о том, что так и не досмотрел сон. «Срочно надо позвонить Ткаченко! — подумал комиссар. — Наверно, наш трофей уже в штабе корпуса…» — Долго я спал, Сережа? — спросил Венец у ординарца, который спустился в землянку с дымящими котелками. — Когда за обедом пошел, вы еще за бумагами сидели… А надысь заглянул — голова на столе. Может, ляжете полюдски? Счас тихо везде. Немцы притаились. — Это у нас они притаились, Сергей. Всю ночь с полковником Глазуновым, комбригом, допрашивали они офицера, попавшего в плен на их участке. Приехал этот офицер в штаб 18й армии из Берлина, привез наградные знаки, документы, предписания. Решил навестить друга, который находился неподалеку. На встрече крепко выпили. Потом Линдеманн в сопровождении солдата отправился в штаб, где его ждала машина, чтобы отвезти в Сиверский. Он шел впереди и распевал во весь голос песни… …Давно уже давили на них из штаба кавкорпуса: «Обеспечьте „языка“!» Венец позвал к себе Тихонова, дельного такого командира саперной роты. Комиссар знал: ежели что серьезное затеваешь — положись на саперов. — Такие вот пироги, Тихоныч, «язык» нужен… Понимаю, что не по адресу. Но разведчики наши кота за хвост тянут, а бригаде позорно. Генерал Гусев опять же просит не подвести. — Не подведем, товарищ комиссар, — степенно отвечал саперный комроты. — Есть у меня добрые пареньки. Прямо теперь и назову: старшина Чушкин и ефрейтор Ванюшин. Эти справятся. Только пусть им переход обеспечат и прикроют, ежели что. Разведчики знали о существовании пешеходной тропы в тылу у немцев, туда и подсадили Чушкина с Ванюшиным. Ждутпождут, вот и удача. По одежде определили: тот, что горланит песни, — офицер, его и брать. Автоматчика заднего ножом — и в кусты. Начальник разведки ждал в группе наблюдения, встречал добытчиков и по телефону обрадовал Глазунова с Венцом. Они к нему срочно выслали лошадей, запряженных в сани. Привезли голубчика, уже протрезвевшего, но сильно он был нафанаберенный, нагличал, развалился на стуле, утверждал, обычное дело, что Германия все равно победит… А командир с комиссаром с любопытством смотрели на него, на них были куртки надеты, петлиц не видно. Нагляделись на белокурую бестию, потом Венец понемецки скомандовал ему: «Встать!» — и уже обычным голосом сказал, что перед ним полковник Красной Армии. Немец вскочил, вытянулся: «Извините, герр оберст», а Иван Федорович представил Венца: «Это наш комиссар». Линдеманн едва не обделался со страху. — Значит, меня расстреляют?.. — Мы в принципе не стреляем пленных, — сказал ему Венец, говоривший на языке противника свободно. — Это вопервых. А вовторых, нет нужды скрывать, что особа вы для советского командования важная, с вами не только здесь говорить будут, но и в самой Москве. И в знак того, что говорю правду, возвращаю вам фотографию жены с детьми. Линдеманна будто подменили. А когда ему дали кружку крепчайше заваренного чая, оберлейтенант обмяк, с готовностью отвечал на вопросы, Венец с Глазуновым только диву давались. — Кто это? — спросил комбриг, увидев на фотографии, а их была целая пачка, генерала у красивого лимузина. Все офицеры стояли перед ним навытяжку, а Линдеманн в вальяжной позе. — Отец, — ответил Линдеманн, и комиссар едва не присвистнул: командующий 18й армией тоже был Линдеманном. «Но это пусть уточняют наверху», — резонно подумал Иосиф, вспомнив, что уже трижды звонили из штаба корпуса, требовали пленного отправить к ним. Его уже собрали в дорогу, когда Линдеманн обвел глазами командира с комиссаром, вздохнул и снова сел к столу, попросил листок бумаги. Он быстрым, заученным движением нарисовал карту волховского участка фронта, нанес положение 2й ударной, а затем перечеркнул мешок крестнакрест. — Я привез командованию приказ на ваше уничтожение здесь, — сказал Линдеманн. — Фюрер хочет окружить вашу армию и обречь ее на голодную смерть в болотах. Он отвернул обшлаг щегольской шинели и вынул листок бумаги. — Возьмите, — Линдеманн протянул бумагу Глазунову. — Копия приказа… «Ведьмины дети! — чертыхнулся Венец. — Называется: обыскали пленного!» — Присовокупь, Иосиф Харитонович, — распорядился Глазунов. — Этой бумаге цены нет. И схемку, схемку его приложи! Так оно нагляднее будет… И вот теперь Венец звонил комиссару кавкорпуса Ткаченко, хотел узнать, что думают отцыкомандиры об опасности, нависшей над 2й ударной. — Ты, Венец, хороший комиссар, — едва скрывая раздражение, ответил Ткаченко. — Но комиссар бригады. Вот когда будешь членом Военного совета фронта, тогда и руби дерево по плечу. Как реагируем, спрашиваешь? А чего мы должны паниковать от какогото немецкого рисунка? У нас и самих руки длинные, мы ихнего немчуру и в Берлине нарисуем.
15
До Любани 59я стрелковая бригада не дошла километров пятнадцать. Примерно столько же осталось пройти до этого города частям 54й армии генерала Федюнинского, которые перешли в решительное наступление в районе Погостья 9 марта, когда 2я ударная активные наступательные операции прекратила и находилась в неведении относительно грядущего.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.